Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да
бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Сейчас же, еще за ухой, Гагину подали шампанского, и он велел наливать в четыре стакана. Левин не отказался от предлагаемого вина и спросил другую
бутылку. Он проголодался и
ел и
пил с большим удовольствием и еще с большим удовольствием принимал участие в веселых и простых разговорах собеседников. Гагин, понизив голос, рассказывал новый петербургский анекдот, и анекдот, хотя неприличный и глупый,
был так смешон, что Левин расхохотался так громко, что на него оглянулись соседи.
— Нет, право забыл. Или я во сне видел? Постой, постой! Да что ж сердиться! Если бы ты, как я вчера,
выпил четыре
бутылки на брата, ты бы забыл, где ты лежишь. Постой, сейчас вспомню!
― Это Яшвин, ― отвечал Туровцыну Вронский и присел на освободившееся подле них место.
Выпив предложенный бокал, он спросил
бутылку. Под влиянием ли клубного впечатления или выпитого вина Левин разговорился с Вронским о лучшей породе скота и
был очень рад, что не чувствует никакой враждебности к этому человеку. Он даже сказал ему между прочим, что слышал от жены, что она встретила его у княгини Марьи Борисовны.
Бутылка кахетинского помогла нам забыть о скромном числе блюд, которых
было всего одно, и, закурив трубки, мы уселись: я у окна, он у затопленной печи, потому что день
был сырой и холодный.
Несмотря, однако ж, на такую размолвку, гость и хозяин поужинали вместе, хотя на этот раз не стояло на столе никаких вин с затейливыми именами. Торчала одна только
бутылка с каким-то кипрским, которое
было то, что называют кислятина во всех отношениях. После ужина Ноздрев сказал Чичикову, отведя его в боковую комнату, где
была приготовлена для него постель...
Когда Ноздрев это говорил, Порфирий принес
бутылку. Но Чичиков отказался решительно как играть, так и
пить.
— Ну, семнадцать
бутылок ты не
выпьешь, — заметил белокурый.
Веришь ли, что я один в продолжение обеда
выпил семнадцать
бутылок шампанского.
После нас приехал какой-то князь, послал в лавку за шампанским, нет ни одной
бутылки во всем городе, всё офицеры
выпили.
Потом Ноздрев велел еще принесть какую-то особенную
бутылку, которая, по словам его,
была и бургоньон и шампаньон вместе.
Ужин
был очень весел, все лица, мелькавшие перед тройными подсвечниками, цветами, конфектами и
бутылками,
были озарены самым непринужденным довольством.
Чичиков в качестве поверенного, прежде расположивши всех (без предварительного расположения, как известно, не может
быть даже взята простая справка или выправка, все же хоть по
бутылке мадеры придется влить во всякую глотку), — итак, расположивши всех, кого следует, объяснил он, что вот какое, между прочим, обстоятельство: половина крестьян вымерла, так чтобы не
было каких-нибудь потом привязок…
День, кажется,
был заключен порцией холодной телятины,
бутылкою кислых щей и крепким сном во всю насосную завертку, как выражаются в иных местах обширного русского государства.
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго
былиПредмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать
бутылкойИ сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он
был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
Конечно, не один Евгений
Смятенье Тани видеть мог;
Но целью взоров и суждений
В то время жирный
был пирог
(К несчастию, пересоленный);
Да вот в
бутылке засмоленной,
Между жарким и блан-манже,
Цимлянское несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных,
Подобно талии твоей,
Зизи, кристалл души моей,
Предмет стихов моих невинных,
Любви приманчивый фиал,
Ты, от кого я пьян бывал!
Освободясь от пробки влажной,
Бутылка хлопнула; вино
Шипит; и вот с осанкой важной,
Куплетом мучимый давно,
Трике встает; пред ним собранье
Хранит глубокое молчанье.
Татьяна чуть жива; Трике,
К ней обратясь с листком в руке,
Запел, фальшивя. Плески, клики
Его приветствуют. Она
Певцу присесть принуждена;
Поэт же скромный, хоть великий,
Ее здоровье первый
пьетИ ей куплет передает.
Но молодой человек, как кажется, хотел во что бы то ни стало развеселить меня: он заигрывал со мной, называл меня молодцом и, как только никто из больших не смотрел на нас, подливал мне в рюмку вина из разных
бутылок и непременно заставлял
выпивать.
К концу ужина, когда дворецкий налил мне только четверть бокальчика шампанского из завернутой в салфетку
бутылки и когда молодой человек настоял на том, чтобы он налил мне полный, и заставил меня его
выпить залпом, я почувствовал приятную теплоту по всему телу, особенную приязнь к моему веселому покровителю и чему-то очень расхохотался.
Они подошли к дому; то
был действительно трактир Меннерса. В раскрытом окне, на столе, виднелась
бутылка; возле нее чья-то грязная рука доила полуседой ус.
— Ну-ка, — сказал он, протягивая
бутылку, —
выпей, друг Летика, за здоровье всех трезвенников. Кстати, ты взял не хинную, а имбирную.
Он схватил
бутылку, в которой еще оставалось пива на целый стакан, и с наслаждением
выпил залпом, как будто потушая огонь в груди.
То
есть не подумайте, чтоб я опасался чего-нибудь там этакого: все это произведено
было в совершенном порядке и в полной точности: медицинское следствие обнаружило апоплексию, происшедшую от купания сейчас после плотного обеда, с выпитою чуть не
бутылкой вина, да и ничего другого и обнаружить оно не могло…
Опять вино хотел
было дорогое покупать, в рубль и больше, да купец честный человек попался: берите, говорит, кругом по шести гривен за
бутылку, а ерлыки наклеим, какие прикажете!
К тому же не
был он (по его выражению) и врагом
бутылки, то
есть (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнее.
—
Бутылка шампанского
будет? — спросил Базаров.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него, держа в руке стакан белого вина,
бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под ногами он слышит треск жестких волос.
Самгин
был голоден и находил, что лучше
есть, чем говорить с полупьяным человеком. Стратонов налил из черной
бутылки в серебряную стопку какой-то сильно пахучей жидкости.
Самгин медленно поднялся, сел на диван. Он
был одет, только сюртук и сапоги сняты. Хаос и запахи в комнате тотчас восстановили в памяти его пережитую ночь.
Было темно. На столе среди
бутылок двуцветным огнем горела свеча, отражение огня нелепо заключено внутри пустой
бутылки белого стекла. Макаров зажигал спички, они, вспыхнув, гасли. Он склонился над огнем свечи, ткнул в него папиросой, погасил огонь и выругался...
Окна
были забиты досками, двор завален множеством полуразбитых бочек и корзин для пустых
бутылок, засыпан осколками бутылочного стекла. Среди двора сидела собака, выкусывая из хвоста репейник. И старичок с рисунка из надоевшей Климу «Сказки о рыбаке и рыбке» — такой же лохматый старичок, как собака, — сидя на ступенях крыльца, жевал хлеб с зеленым луком.
Поправив на голове остроконечный колпак, пощупав маску, Самгин подвинулся ко столу. Кружево маски, смоченное вином и потом, прилипало к подбородку, мантия путалась в ногах. Раздраженный этим, он взял
бутылку очень холодного пива и жадно
выпил ее, стакан за стаканом, слушая, как спокойно и неохотно Кутузов говорит...
Явилась крупная чернобровая женщина, в белой полупрозрачной блузке, с грудями, как два маленькие арбуза, и чрезмерно ласковой улыбкой на подкрашенном лице, — особенно подчеркнуты
были на нем ядовито красные губы. В руках, обнаженных по локоть, она несла на подносе чайную посуду,
бутылки, вазы, за нею следовал курчавый усатенький человечек, толстогубый, точно негр; казалось, что его смуглое лицо
было очень темным, но выцвело. Он внес небольшой серебряный самовар. Бердников командовал по-французски...
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти на бульвары. Но, не сходя с места, глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное,
будет дождь, позвонил, спросил
бутылку вина и взял новую книгу Мережковского «Грядущий хам».
Он воткнул горлышко
бутылки в рот себе, запрокинул голову, и густейшая борода его судорожно затряслась.
Пил он до слез, потом швырнул недопитую
бутылку в воду, вздрогнул, с отвращением потряс головой и снова закричал...
Находя, что все это скучно, Самгин прошел в буфет; там, за длинным столом, нагруженным массой бутербродов и
бутылок, действовали две дамы — пышная, густобровая испанка и толстощекая дама в сарафане, в кокошнике и в пенсне, переносье у нее
было широкое, неудобно для пенсне; оно падало, и дама, сердито ловя его, внушала лысому лакею...
Безбедов торчал на крыше, держась одной рукой за трубу, балансируя помелом в другой; нелепая фигура его в неподпоясанной блузе и широких штанах
была похожа на
бутылку, заткнутую круглой пробкой в форме головы.
— Не ожидал я, что ты
пьешь… не знал, — сказал Самгин. Дронов вынул из кармана
бутылку и помахал ею пред лицом его, —
бутылка была полная, в ней не хватало, может
быть, глотка. Дронов размахнулся и бросил ее далеко от себя,
бутылка звонко взорвалась.
В «Медведе» кричали ура, чокались, звенело стекло бокалов, хлопали пробки, извлекаемые из
бутылок, и
было похоже, что люди собрались на вокзале провожать кого-то. Самгин вслушался в торопливый шум, быстро снял очки и, протирая стекла, склонил голову над столом.
И, нервно схватив
бутылку со стола, налил в стакан свой пива. Три
бутылки уже
были пусты. Клим ушел и, переписывая бумаги, прислушивался к невнятным голосам Варавки и Лютова. Голоса у обоих
были почти одинаково высокие и порою так странно взвизгивали, как будто сердились, тоскуя, две маленькие собачки, запертые в комнате.
— Никто не обязан
быть глупым. Налаживай самовар и добудь две
бутылки белого вина «Грав», — знаешь?
Он исчез. Парень подошел к столу, взвесил одну
бутылку, другую, налил в стакан вина,
выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть. Лицо у него опухло, левый глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он стал еще кудрявей, — растрепанные волосы его стояли дыбом, и он
был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда парень
пил вино, — весь бок его обнажился.
Сухо рассказывая ей, Самгин видел, что теперь, когда на ней простенькое темное платье, а ее лицо, обрызганное веснушками, не накрашено и рыжие волосы заплетены в косу, — она кажется моложе и милее, хотя очень напоминает горничную. Она убежала, не дослушав его, унося с собою чашку чая и
бутылку вина. Самгин подошел к окну; еще можно
было различить, что в небе громоздятся синеватые облака, но на улице
было уже темно.
Клим улыбнулся, сообразив, что в этом случае улыбка
будет значительнее слов, а Иноков снова протянул руку к
бутылке, но отмахнулся от нее и пошел к дамам.
Трудно
было понять, что говорит отец, он говорил так много и быстро, что слова его подавляли друг друга, а вся речь напоминала о том, как пузырится пена пива или кваса, вздымаясь из горлышка
бутылки.
— Сочинил — Савва Мамонтов, миллионер, железные дороги строил, художников подкармливал, оперетки писал.
Есть такие французы? Нет таких французов. Не может
быть, — добавил он сердито. — Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится… несоответственно своему званию. И — силам. Все ходят в чужих шляпах. И не потому, что чужая — красивее, а… черт знает почему! Вдруг — революционер, а — почему? — Он подошел к столу, взял
бутылку и, наливая вино, пробормотал...
— Петровна, — сказала Тося, проходя мимо ее, и взмахнула рукой, точно желая ударить старушку, но только указала на нее через плечо большим пальцем. Старушка, держа в руках по
бутылке, приподняла голову и кивнула ею, — лицо у нее
было остроносое, птичье, и глаза тоже птичьи, кругленькие, черные.
Дьякон все делал медленно, с тяжелой осторожностью. Обильно посыпав кусочек хлеба солью, он положил на хлеб колечко лука и поднял
бутылку водки с таким усилием, как двухпудовую гирю. Наливая в рюмку, он прищурил один огромный глаз, а другой выкатился и стал похож на голубиное яйцо.
Выпив водку, открыл рот и гулко сказал...
— Вон как! — одобрительно сказал хромой. — Это — Панов, Василь Васильич, он и
есть благодетель селу. Знаменито стекло льет, пивные
бутылки на всю губерню.
— Она теперь поэтов кормит, — рассказывал Лютов, щупая
бутылки и встречая на каждой пальцы Алины, которая мешала ему
пить, советуя...
Самгин взял
бутылку белого вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он
был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.